Фондовый рынок —это не игрушка для власти

Интервью с президентом Российского биржевого союза Анатолием Гавриленко

РЦБ: Когда и с чего для Вас начался рынок ценных бумаг в России?

А. Г. До начала работы на рынке ценных бумаг я занимался другим бизнесом, но в какой-то момент устал от попыток взять меня «под крышу» и забрать деньги. До этого я был чиновником, поэтому данная ситуация мне была особенно неприятна. Непонятные «наезды» лиц, которые что-то требовали, пытались вмешиваться в мои бизнес-проекты и неизвестно на каких основаниях настаивали на своей доле, были для меня предметом постоянного раздражения и возмущения. Несмотря на хорошие отношения с определенными людьми, которые могли бы помочь в этой ситуации, мне не хотелось к ним обращаться и попадать в зависимость, поэтому я начал рассматривать альтернативные варианты развития бизнеса, одним из которых и стал рынок ценных бумаг.

В 1991—1992 гг. рынок только зарождался, это казалось чем-то непонятным и виртуальным. Но уже существовала Московская товарная биржа, занимавшаяся операциями на срочном рынке — контрактами на валюту. Там даже официально торговали сахаром. Постепенно мы разобрались, что торговля сахаром — это исключительно «перекидки»: при необходимости передачи друг другу какой-то суммы денег участники торгов проводили между собой операции по купле-продаже сахара. Реально никакого сахара никто никому не продавал, но биржа называлась товарной и регулярно отчитывалась перед биржевыми комиссарами МАП (Министерство по антимонопольной политике). Место на этой площадке по тем временам было достаточно дорогим — около 300 тыс. руб. Мы с сыном, собрав все деньги, которые у нас были, решили вложиться в этот бизнес, причем для меня было очень важным мнение сына, поскольку я рассчитывал, что буду заниматься этим совсем недолго и впоследствии передам это дело ему. Я, кстати, так думаю до сих пор. Торги на МТБ были голосовыми, это происходило на втором этаже одного из павильонов ВДНХ, тогда как на первом проходили всевозможные выставки и конференции. Поэтому люди, пришедшие на конференцию и не знакомые с биржевой спецификой, часто были шокированы безумным криком брокеров, звучавшим несколько раз в день по 20 минут. Нельзя сказать, что рыночная система тогда была идеально прозрачной. Зачастую «докричаться» до операционисток удавалось только тем брокерам, которые были лично с ними знакомы. Существовал определенный лимит на падение цены, и торги закрывались, если цена в этот день падала до какого-то «граничного» пункта. Я помню несколько случаев, когда закрытие позиций длилось по две недели. Это ставило брокеров в совершенно невыносимые условия. Однажды я в течение трех недель каждый день вынужден был довносить по 10 тыс. долл. США. Страшно было не то, что проигрываешь, а то, что постоянно находишься в открытой позиции, не можешь ее закрыть и знаешь, что завтра тебе опять нужно будет искать деньги. Потом мы пытались договориться, чтобы выходить из подобных ситуаций с меньшими потерями, потому что люди с другой стороны сделки просто не хотели закрывать позиции. Это было похоже на битву «стенка на стенку». Иногда я выступал арбитром, чтобы дать возможность закрыться другим игрокам.

Так что для меня фондовый рынок как таковой начался со срочного рынка, и именно на МТБ, где воспитывались первые кадры, которые потом стали активно работать на Московской центральной фондовой бирже, Российской бирже, ММВБ и т. д. Вообще в 1990-е гг. в России функционировало большое количество бирж, и на них получили первый опыт многие сегодняшние биржевики. Я понимал, что место на настоящей биржевой площадке должно стоить дорого, и знал, сколько это стоит в США, Великобритании и в других странах. Например, в 1996 г. в Чили торговое место на бирже продавали за 1,8 млн долл. США. Поэтому я считал, что 1 млн долл. — это нормальная цена за место на российской торговой площадке. Тогда я думал, что смогу стать миллионером, покупая себе хотя бы по одной акции и по одному биржевому месту на всех возникающих в стране биржах. Я верил, что хоть какая-нибудь из них обязательно должна «выстрелить». Но мне долго не везло. Единственной моей удачей стала РТС и рынок FORTS, где мне пришлось самому все выстраивать, а не ждать, когда это сделают другие, чтобы купить место, а потом его перепродать. Но все же моя мечта сбылась, потому что акции РТС удалось продать в 50–60 раз дороже заплаченной суммы.

Рынок в 1990-е гг. вел себя совершенно непредсказуемо. Может быть, было какое-то манипулирование, но мы об этом не догадывались. Комитет расчетных фирм МТБ собирался каждую неделю по понедельникам, и я был свидетелем того, как члены комитета сами формировали рынок. Позднее по их примеру я организовал комитет по срочному рынку на РТС, после чего этот рынок стал заметно чище, организованнее и спокойнее. Но и тогда на МТБ уже были случаи жульничества. Например, Юрий Припачкин — сегодня один из авторов электронного правительства Москвы — имел в то время две фирмы, через одну из которых он торговал, а вторая была подставной. И когда первая фирма проиграла, он перебросил все убытки на вторую. После «разбора полетов» Припачкин открыто признался в этом сообществу, заявив, что все равно никто ничего не докажет, и спокойно ушел от ответственности. Прошло уже 20 лет, но и по сей день он остался жуликом в глазах тех профучастников. Не менее показателен печальный пример Алексея Власова, бывшего президента Российской биржи, крупнейшей на тот момент биржевой площадки. Он погубил перспективную площадку и был вынужден долгие годы скрываться. А ведь если бы Российская биржа тогда получила правильный вектор развития, история нашего рынка могла пойти совсем по другому пути.

РЦБ: Вы на острие этого рынка на протяжении 20 лет. Удовлетворены ли Вы тем, что удалось выстроить за этот период? Получился ли у нас тот рынок, который мы хотели?

А. Г. Я всегда считал себя человеком рынка. Не лезу во власть, но внимательно слежу за всем, что происходит на рынке, и стараюсь честно говорить об этом. Если ты хочешь успеха для своей компании, то должен озаботиться успехом всего рынка. Это не сложная философия, но многие, к сожалению, не думают об этом. Конечно, я недоволен текущей ситуацией на российском фондовым рынке. Сейчас сложно оценить, ожидали мы лучшего или худшего, потому что когда мы начинали все это строить, никто вообще не представлял, что из этого всего может в результате получиться. Двадцать лет назад было много идеалов и юношеского максимализма. При строительстве РТС у нас была иллюзия, что можно просто перенести аналог западного рынка в Россию. Но наша страна по правовой и финансовой культуре была не готова к этому формату торговли. Люди, пользуясь отсутствием соответствующих законов и правовой культуры, начинали торговать, не имея ни денег, ни ценных бумаг. Они покупали и продавали в надежде, что тренд рынка сохранится какое-то время и они успеют избавиться от активов в рамках заданного направления. Было достаточно просто, заплатив небольшой штраф, договориться об отложенной поставке или покупке. Таким образом, без денег и без акций создавались очень неплохие состояния. Но если тренд резко менялся, то компании разорялись по принципу домино. С рынка исчезали многие компании. В результате появилась лимитная система. Торги проводились только среди компаний, которые доверяли друг другу. С одной стороны, это было неплохо, но тем самым закрывался вход на рынок для новых и молодых игроков. Поэтому в 1995 г. я предложил РТС сделать торги по схеме «поставка против платежа», но эту инициативу никто не поддержал, и мы продолжали игнорировать интересы множества молодых компаний, которые тогда активно приходили на рынок. Вход на рынок был свободным, потому что чиновники не обращали на него никакого внимания и надзор за ним находился в зачаточном состоянии. По большому счету этот рынок регулировался самими участниками, и именно поэтому он активно развивался.

До 2000 г. сами участники рынка устанавливали правила и решали, как и куда ему двигаться. Государство брало на себя лишь надзорную функцию. А сейчас любой чиновник может предложить любой непонятный закон. Рыночные нормы постоянно меняются и дополняются различными ограничениями, и все эти директивы никаким образом не согласовываются с участниками рынка. Я считаю, что это является основной причиной той тяжелой ситуации, которая сложилась у нас сейчас. Эта законодательная чехарда уничтожает рынок на корню. Сегодня участник рынка исключен из системы принятия важных для бизнеса решений, и, как следствие, рынок становится для него чужим, неинтересным, неликвидным. Одобряется множество волюнтаристских решений — о построении МФЦ, объединении бирж, мегарегуляторе и т. д. Профучастники уступили место в создании рынка чиновникам, которые стали, безусловно, грамотнее, но это не прибавило им компетентности в принятии решений, касающихся развития бизнеса. По уровню культуры и образования они не достигли еще уровня Англии или США, где совершенно другое понимание рыночных отношений и нет жесткой вертикали власти, при которой решения принимаются без оглядки на экономику, а лишь для того, чтобы угодить вышестоящему начальнику.

Кризис 2008 г. показал, что реально рыночные финансовые структуры максимально приспособлены к выживанию. В отличие от банков не разорился никто из финансовых компаний, кроме, пожалуй, «КИТ-Финанс». РТС не останавливала торги, даже когда цены падали на 60–80%. Эти чрезвычайные обстоятельства продемонстрировали, насколько сильна система рыночного саморегулирования вообще и фондового рынка в частности.

РЦБ: Какой момент, на Ваш взгляд, стал переломным? Когда начали «убивать» рыночную инициативу?

А. Г. Многое зависит от общих тенденций нашего государства. До прихода к власти В. В. Путина у нас было сложное, но, тем не менее, рыночное государство. Вместе с Путиным появилась надежда на то, что нам удастся сохранить целостность нашей страны и навести в ней порядок, в связи с чем он очень успешно победил на вторых президентских выборах. После чего весь этот порядок превратился в жесткую вертикаль власти, где рынку практически не оставалось места. Затем его манере управления начали подражать: министры стали править так же, как президент, ведомства — вести себя, как министры, начальники госкомпаний — чувствовать себя, как руководители ведомств. Вся сила принятия решений перешла к государству. Тогда же начались процессы по перехватыванию бизнеса у предпринимателей. Бандиты исчезли, но появились силовые структуры, которые с не меньшим азартом забирали деньги и бизнес. С этого момента рынок практически закончил свое существование. Небанковский фондовый рынок является одним из самых чувствительных к наличию в стране демократии. До 1990 г. в России не было биржевого рынка, но были нефтяные вышки, фабрики и банки. Сейчас они тоже постепенно развиваются, а молодой биржевой рынок умирает, в том числе и потому, что государство не понимает всей рыночной сути этой бизнес-системы и пытается строить этот рынок согласно тем представлениям, которые сложились у руководителей еще при советской власти. По их мнению, биржевая цена должна быть низкой и удобной для власти и ее можно свободно понижать благодаря вмешательству государства. В свое время Ю. М. Лужков возмущался дороговизной цемента и обвинял биржу в том, что из-за биржевой цены стоимость квадратного метра в Москве очень высока. Биржевая цена — она ровно такая, какая есть, и при создании справедливых условий торгов, если в них нет злоупотреблений монополий, она отражает экономические реалии. Фондовый рынок — это не игрушка в руках власти. Президент или премьер при своей силе и полномочиях могут легко опустить или поднять биржевую цену, но в таком случае это должно расцениваться как манипулирование рынком, которое должно преследоваться законом.

РЦБ: Как Вы считаете, могли что-либо изменить в сложившейся ситуации руководители ФКЦБ/ФСФР, или парадигма их действий была задана вертикалью власти?

А. Г. Все они пытались и делали то, что могли. Но если Д. Васильев полагался в большей степени на мнение рынка, основывал свои решения и принимаемые постановления на зарубежном опыте, то с каждым годом остальные руководители, занимавшие эту должность, начинали все больше слушать, что говорит «княгиня Мария Алексеевна», и старались подстроиться под те решения, которые были наиболее приятны вышестоящим лидерам. Часто начинали обслуживать и другие интересы, появлявшиеся на рынке с учетом его постоянного развития. Они становились жертвами тех обстоятельств, которые возникали на этом рынке. Со временем ФСФР потеряла авторитет и стала ведомством, которое никто, кроме участников рынка, не понимал и не ценил. С ростом цены на нефть у государства появилось много денег, и инвестиции, привлекаемые через биржу, перестали быть необходимыми. Государство стало само покупать крупные компании, регулировать силовыми методами отрасли, в которых оно было заинтересовано, вкладывать деньги в активы, которые ему казались правильными. Государство перестало быть заинтересованным в выстраивании сложных демократических отношений и рыночных процедур для выхода компаний на отечественную биржу и предоставления возможности населению заработать на этом. Получается, что государству деньги не нужны: оно работает только с теми инвесторами, с кем ему удобно, а отечественный инвестор и его деньги, как и раньше, остаются в нашей стране невостребованными.

Источник: РЦБ